80 лет назад – 16.X.1944 – Союзная контрольная комиссия под руководством большевика Андрея Жданова приказала властям Суоми изъять из библиотек все книги, которые в Кремле признали «антисоветскими». Точное количество экземпляров до сих пор неизвестно, хотя исследователи оценивают в 100 тысяч. Посланники сталинского режима лично следили за тем, как правительство Маннергейма-Кастрена, а затем Маннергейма-Паасикиви придерживалось взятых на себя обязательств.
Введённая жесткая цензура действовала по моделям давно установленных в СССР и в основном предусматривала удаления от широких масс общественности «политически некорректных» (заклеймённых «профашистскими») книг, журналов, газет. В первую очередь финляндские чиновники изъяли все нацистские материалы (например, 292 экземпляра «Mein Kampf» авторства Адольфа Гитлера), затем руки цензоров протянулись к националистической литературе, прославлявшей идею Великой Финляндии «от (Балтийского) моря до (Белого) моря». Государственная полиция безопасности, возглавляемая идейными коммунистами, как Юрьё Лейно и Отто Брусиин, создала в хельсинских подвалах Министерства внутренних дел подобие московского закрытого спецхрана, куда свозили конфискованные письменные источники.
Подземная коллекция запрещенных книг тщательно каталогизировалась и хранилась, доступ имели исключительно чиновники высшего ранга и парламентарии из правительственной коалиции; ни оппозиционеры, ни другие граждане не были осведомлены о существовании финляндского спецхрана. Министерство юстиции направило запрос в Издательскую ассоциацию Суоми, требуя согласовывать всю печатную продукцию, в случае обнаружения «скверного слова в сторону любых советских товарищей », налагался большой штраф и на полгода отменялась лицензия. Установленная такая послевоенная система была предшественником длительного периода строгой самоцензуры, просуществовавшей при президентах Юхо Пaасикиви, Урхо Кекконене и Мауно Койвисто.
В октябре 1944 г. Государственное библиотечное управление во главе с Хелле Каннилой разослало своим подчиненным циркуляр под №24 с требованием изымать книги тайком в темное время суток, чтобы не вызывать подозрения и вопросов у посетителей. Запрет также распространялся на учебники, энциклопедии и карты, поэтому почти все наработки, посвященные географии, этнографии и культуре Карелии, Ингрии и финно-угорским народам СССР (изданные в Суоми до заключения Московского мирного договора) подлежали редакции или удалению. Жданов со своими товарищами получил от финляндского правительства 15 780 735 экземпляров топографических и других карт, некоторые были в единичном варианте, которые до сих пор хранятся в подвалах московского спецхрана.
Вскоре Союзная контрольная комиссия обустроила себе отдельные конторы в 16 провинциальных городах, наибольшими по количеству находились в приграничных Торнио, Кеми, а также промышленном Тампере (как говаривал вождь Сталин, «колыбели красной Финляндии»). Жители очень скоро ближе познакомились с одетыми в униформу агентами Лубянки. Они беспрепятственно слонялись по территории не оккупированной страны на лучших автомобилях того времени, предоставленных американскими и британскими союзниками, и требовали для себя первоклассные жилища с обслуживающим персоналом. Сразу было заметно, что видные представители пролетариата из страны, где победил то ли социализм, то ли коммунизм приехали устанавливать свои порядки. Но народной демократии, как позже в Венгрии, так и не сложилось.
Облегчать общение чужестранцев с туземцами взялись члены вновь союза дружбы двух стран «Suomi-Neuvostoliitto-Seura», некоторые из них давно были завербованными агентами специальных карательных служб Кремля. Их также привлекали к наблюдению за конфискацией нежелательной литературы и наполнение библиотек финоязычными книгами, изданными ранее в СССР. Все творилось, опять же, исключительно после заката, чтобы не взбудоражить протестные настроения среди любознательной общественности.
Как подметил современный профессор Университета Хельсинки, доктор исторических наук Хенрик Мейнандер, под нож прокремлёвской цензуры попадали все намёки на сведения о тоталитарной диктатуре, репрессиях, депортациях, терроре и, конечно же, этнических чистках в «стране советов». В частности, из академического учебника для педагогов, изданного осенью 1943 г., вычеркнули следующее предложение: «Большевики пообещали предоставить самоуправление Восточной Карелии и культурную автономию для Ингрии, но так и не сдержали слова, начав преследование родственных нам народов». Москва внимательно следила и получала наслаждение от самобичевания финляндцев, пытавшихся не потерять национальные чести с достоинством.
Весьма символично, что жернова цензуры не обошли вниманием даже книги связанные с Украиной, главным образом научные издания таких деятелей диаспоры, как Богдан Кентржинский. Его труды «Между вчера и завтра» («Zwischen Gestern und Morgen», 1942), «Борьба Украины за свободу» («Ukrainan vapaustaistelu», 1942), «Правда об Украине» («Sanningen om Ukraina», 1943), «Как можжевельник, растёт наша свобода» («Katajaisena kasvaa vapautemme», 1944) мгновенно исчезли с полок вскоре после заключения мирного соглашения и больше не переиздавались. Ознакомиться с ними можно посетив Национальный архив в столице Суоми.
По свидетельству очевидца, экс-президента Ристо Рюти, который по требованию победителей оказался на скамье подсудимых за тесное сотрудничество с Третьим Райхом, de facto высшую власть осуществляла Союзная контрольная комиссия под руководством советских делегатов, тогда как de jure — местный Государственный совет. Крайние левые силы только что получили легальный статус и имели возможность отомстить за несправедливость проигранной ими гражданской войны 1918 г. Поэтому школьные и университетские учебники по истории подлежали коренному пересмотру в соответствии с новой действительностью, где СССР (а до того царская Московия) уже не был заклятым врагом Суоми, но щедрым благодетелем.
В ожидании новых изданий учащиеся со студентами могли самовольно под наблюдением преподавателей править книги, закрывая антисоветские/антимосковские части бумагой, склеивая страницы или разрезая их (будьте уверены, это был очень эффективный способ обучения, ведь этим юным цензорам надолго запомнилось как раз именно то, что приходилось удалять). Запрет на публикацию картографических или иллюстративных материалов, связанных с землями Московии, а также коренными финно-угорскими народами действовал до 1989 г., пока не был издан новый соответствующий указ президента. Однако все конфискованные книги по сей день хранятся в хельсинском спецхране, доступ к ним уже не ограничен.
Современный финноязычный публицист из Хельсинки Кристофер Пурсиайнен подтверждает приведённые президентом Рюти сведения на основе множества архивных документов. В течение 1944-1948 гг. сталинский сатрап Жданов был «серым кардиналом» властей Суоми, без санкции которого не происходило ни одно изменение, ни один шаг или вздох. Чиновники с депутатами североевропейской страны стояли на коленях перед влиятельным советским генерал-полковником (как прежде перед царским генерал-губернатором Николаем Бобриковым) в самом высоком здании столицы — элитной гостинице «Tornio», опасаясь полной оккупации.
«Право и закон отнюдь не защитят таких малых стран, как наша, когда мир делят между собой сверхдержавы. Для того чтобы нация выжила и восстановила продвижение, следует гибко обращаться с империей, царящей к востоку от границы. И чтобы это удалось, советую особо не прикипать к параграфам или отдельным пунктам нормативно-правовых актов, тем более международного масштаба, но заботиться о гибкости собственной внешней политики и устойчивости своей национальной культуры», — сказал в начале 1950-х в разговоре с одним американским чиновником президент Паасикиви, объясняя тесное пребывание Хельсинки в орбите Москвы.
В заключение следует отметить, что некоторые библиотекари и работники архивов из чувства справедливости и патриотизма забирали книги домой, спасая редкие экземпляры, а своему начальству говорили о желании «уничтожить антисоветский бред». В целом же последствия книжной цензуры были всеобъемлющими, накопительными и долговременными, вызвав у финнов (особенно послевоенного поколения) чувство вины перед восточным соседом и неполноценность за соучастие во Второй мировой войне на стороне Третьего Райха (и то вынуждено на протяжении лета 1944 г.). Спутником геополитической финляндизации — добровольной потери государственной субъектности на мировой арене, — стала финляндизация ментальная с всеобъемлющей толлерацией всего советского/московского, ощущаемого в Суоми до сих пор.
Финляндцы вынуждены были завоевывать и сохранять доверие СССР, демонстрируя Москве, что держат свое слово, выполняют все обязательства в рамках заключенных мирных договоренностей. Сохранение доверия к себе со стороны Кремля требовало от Хельсинки немалых усилий, принесения в жертву части собственной хозяйственной самостоятельности и ограничения прав на свободу слова. Подобные меры другие парламентские демократии Европы (Италия, Франция, Британия) рассматривали как серьёзное нарушение своего национального суверенитета со стороны авторитарного соседа (как делали нацисты относительно условно независимой Словакии во главе с Йозефом Тисо).
Если довоенные годы были пропитаны воинственной антикоммунистической пропагандой (направленной не только против Кремля), то послевоенные открыли прокоммунистические врата. В страну потекла советская литература (прежде всего газеты и художественные книги, в которых восхваляли красноармейцев, партийную номенклатуру и трудолюбивых героев, которые должны были стать примером для подражания), музыка и кино. Поэтому через какие-то 10-25 лет финляндская молодежь существенно полевела, воспринимая как должное свою подчинённость Москве при сохранении эволюционировавшей государственности в сложных условиях Холодной войны.
В целом, описанная выше эпоха — «годы напряжения и опасности», — по меткому выражению президента Кекконена, были «рискованной походкой по канату, в связи с чем финляндизацию следует рассматривать исключительно продуктом для внутреннего потребления Суоми, как горькая пилюля от болезни, не предназначенная для экспорта». Важно помнить, что ни одна страна, даже под угрозой исчезновения, не может позволить себе примешивать эмоции (сентимент или ресентимент, симпатию или антипатию) к своим политическим решениям. Поэтому каждый раз, когда кто-нибудь будет намекать адаптировать на своей земле практику финляндизации, смело тыкайте нахала в слова четырёхкратного президента Суоми, он знал, о чём говорил.
Автор – Денис Ковальов (Дониси Човганонь), доктор философии (исторические науки), глава Мокшанского национального комитета, директор Центра финно-угористики имени Анатолия Рябова (в Украине)
